Позвоночник хрустит, как сухие ветви и кажется, что уже распался на кучу кусочков, но ощущение все равно будто меня пополам сложили. Хочется расправиться. А еще хочется писать тексты, образов море, но в связную историю их не собрать... Хочется про листья и ветви, птиц и тельца змей, про сырую ароматную землю, про ветер в кроне деревьев, в волосах, про ту тревогу, которую замечаешь краем глаза, но уговариваешь себя, что причудилось... Как чудятся лица в каменном кладке, голоса в шуме дождя,и запах цветов в курилке. Собрать воедино все птичьи крики, голоса, перья и хрупкие кости, желуди, что я давил каблуками, когда бежал в поликлинику, про кофе и зеленые яблоки, про несоответствие внешности и того, что внутри, про все то желание жить, и про все то не желание, когда с утра стоишь в душе, а вода течет вниз, по волосам, по глазам и губам, и не лечит совсем, а раньше же очищала, все въелось в кожу. Когда хочется остановится и стоять. Будто ожидая кого-то, чего-то. И перебоя жуткого голода и желания вторжения в себя, психологически ли, физически, и почти полным переключением на полное равнодушие ко всему, что происходит. Что стало не так с восприятием. Я стал слишком чутким местами, где-то же совершенно не улавливаю и долго не могу понять...
В этом посте должны быть тонны говна, но я отозлился, пока шел из Эрмитажа домой.
Я прошел вчера Тропу, посмотрел для полного набора фильм "Красная Шапочка", писать ничего не буду, ибо в целом хрень, но антураж ничего так. Да, теперь Тропы и Красной Шапочки будет много некоторое время в моем дневнике. И снова хочется в зеленый вернуть дизайн.
Исполнение №2. 1139 слов. Автор кается за все. Грехи его не отмыть.
Внезапно ...- Отдрочи Азазелю! - Что?! - Ну, Риптайд, неужели твоё слово - пустота? - Ангел тихо рассмеялась. Риптайд обольстительно улыбнулся и направился было поцеловать её. Шутница чертова. - Нет-нет-нет, дудки! Уговор был! И не надо мне зубы заговаривать! - она закинула ногу на ногу, закрывая очаровательный похабный вид чудесного кружевного белья, которым она радовала мужчину последние минут десять, и, тем самым, отгораживаясь от него. - Кхм? - вопросительно произнес развалившийся в кресле Азазель. Точнее сказать, он этим "кхм" поперхнулся. - Да-да, - девушка мило ухмыльнулась. Риптайд подумал о том, что с появлением этой маленькой развратницы в их узком кругу стало куда веселее. Конечно, Эмме она и в подметки не годилась, да и Фрост уже торжественно вывели по красной дорожке из заточения, но Алмазная Леди была холодной и недоступной стервой, в то время как Ангел была очаровательной пакостницей, с которой было очень даже забавно покувыркаться. Профиль её бывшей работы давал её некоторый гандикап в фантазии. Впрочем, скоро она себя исчерпает. Риптайду даже не было жаль. Вот неделю назад, например, они поспорили, что Эмма всё-таки затащит Леншерра в постель. Время истекло и Риптайду пришлось раскаиваться в своей вере в Белую Королеву. То ли Леншерр был сделан из металла, то ли мисс Фрост штамповала не того Леншерра, что, впрочем, вряд ли. Теперь надо было выполнять желание этой взбалмошной девчонки, которой так кстати подвернулся на глаза Азазель, материализовавшийся в гостиной на одном из кресел и потягивавший какой-то странный коньяк. Ангелу было даже невдомек, как рванул сейчас по венам Риптайда адреналин. Да, чтоб его, Азазель был его личным запретным, мать его, плодом. Шоу вежливо намекал ему на неприятие им неуставных отношений внутри команды. Эмма говорила ему - "Не лезь! Убьет!". Азазель всем видом показывал, что интересуют его только бабы и только в качестве инкубатора. У него вообще какой-то пунктик на детей, но и хрен с ним: Риптайд залететь не мог, а тараканы у каждого свои. Шоу был мертв, Эмма занималась своей личной жизнь, а Азазель ... Вот он сейчас очень странно на Риптайда смотрел. Так, будто бы прикидывал - а правда ли не залетит? Или всё-таки залетит? Или может отставить на время в сторону пунктик и ... - Ну? - вопросительно произнесла Ангел. Азазель изогнул бровь - "Ну?". У Риптайда чуть не подогнулись коленки. - Азазель, извини, но ... - он развел руки и пожал плечами, ухмыльнувшись. - Уговор есть уговор, - тот ухмыльнулся. - Я потерплю как-нибудь. Кровь отлила у Риптайда от лица от ярости. Он резко подошел к Азазелю, опустился перед ним на колени и откинул полу кардигана. Дальше сделать он ничего не успел, потому что Азазель схватил его за ворот и потянул на себя. Не сильно, но безаппеляционно. Риптайд хотел было поинтересоваться "какого..", но не успел - пронзительные голубые глаза этого ... этого ... существа вцепились взглядом в его. - Ты куда-то спешишь? - поинтересовался он. Ответ ему в принципе был не нужен. Он потянул за ворот ещё немного и мягко коснулся губ Риптайда своими. Как он не задохнулся тут же, тем более что дыхание старательно начали выжирать у него из глотки, Риптайд затруднился бы объяснить. Азазель быстро углубил поцелуй и настойчиво исследовал рот Риптайда своим языком, не грубо и с такой увлеченностью, что у мужчины голова закружилась от ощущений. Дыхание сигануло куда-то вниз, Риптайд подался вперед, непроизвольно накрывая ладонью пах Азазеля. Под ладонью было уже жарко ... Мужчина застонал, чувствуя как реагирует чужое тело, а уж про своё-то говорить не приходилось - так у него не стояло с подростковых лет. А поцелуй все не прекращался, расползаясь жидкой лавой по всему телу и превращая казавшееся таким плевым делом мероприятие обретало всё новые краски. Риптайд чувствовал, что оступился и падает, падает, падает ... А внизу никто не подхватит. Разве что сам себя. Азазель подал бедрами, толкаясь в ладонь мужчины, и тот не выдержал, вырвался из попытки слиться в один организм начиная с губ... В голове шумело. Риптайд посмотрел в глаза Азазеля и ... тихо всхлипнул, когда его член сжали, через слой ткани. - Дыши, - тихо, чуть насмешливо прошептал Азазель. Дыхание застыло в глотке, но Риптайд судорожно протолкнул вдох внутрь. Его пальцы вслепую стали шарить по нижним пуговицам черного плотного кардигана и молнии на чужих брюках. Вслепую - потому что взгляд оторвать нельзя: это такое противостояние. Азазель тоже не опускал взгляда, посмотреть, как бы там посноровистей с брюками этого самоубийцы рассправиться. Риптайд понял, что он сейчас умрет на хрен! Иисус, Мария и Иосиф и вся эта светлая братия, пять раз её конём! Неужели этот ... этот ... Пальцы Азазеля сомкнулись вокруг обнаженного члена Риптайда, и плавно поднялись вверх и вниз. Риптайд выдавил какое-то сдавленное шипение, отрывая к растакой-то матери пуговицу на брюках Азазеля, стягивая их вместе с бельем разом по колено и обхватывая своими пальцами напряженный член Азазеля. Теперь всё должно быть просто... просто повторять движения. Вверх, вниз, вверх, вниз... Ровно до тех пор, пока этому порождению Ада не пришло в голову сдавить кольцо из пальцев у основания головки члена и надавить на неё большим пальцем. Риптайд застонал и буквально рухнул вниз, зажимая пульсирующие члены между их телами. Азазель успел убрать руку, теперь она сжала ягодицу Риптайда так, что похоже у него будут синяки и кровопотеки. Вторая красная лапа зарылась в волосы мужчины, притягивая его в поцелуй. Снова. Риптайд попытался отодвинуться, отжимаясь на руках, но не вышло: только потерся членом о член Азазеля. Это, мать вашу, безумие какое-то! Ощущения скакали как угорелые. Сливались в бешенную какофонию, а по телу бежал как проказа жар прикосновений Азазеля. И Риптайд уже не замечал, что елозит бедрами по красным бедрам, трется о неих, как сука во время течки. Лишь бы не разрывать контакт, лишь бы не выпасть из этого круга порока. У Азазеля, наконец, сбилось дыхание. - Блять! Гребаный демон! "Демон" поддал сильнее. Риптайдовская ругань перешла в стон эйфории. Он сиганул в пропасть, поглощенный этой невыносимой тварью, растекся горячей липкой спермой по его животу и продолжая двигаться через уже ставшее болезненным наслаждение. Ну! Ну же! - Кончай, мать твою... Азазель рассмеялся, изливаясь, сжимая Риптайда руками так, что тому показалось, будто он услышал хруст костей. Но было уже все равно: он ослеп, оглох и онемел. И даже недовольная физиономия Ангела, появившаяся в поле зрения через несколько минут - или вечность? -, его нисколько не интриговала. - А ты хорошая блядь, Рип, - выдала она. - С душой к работе подходишь. Развернулась и ушла. Тишина накрыла как свинцовым покрывалом. Риптайд слышал только стук сердца Азазеля. В конце концов он выдохнул: - Какого ... - Девочка в тебя влюбилась. - Дура, - горестно резюмировал Риптайд. Ему не было дела. Хорошо что ушла. - Я не о том. - А, - Азазель явно не собирался расплетать свои объятия. - Ты - тоже дурак. - А? - Не жалко тебе свою задницу. Я не знаю меры в удовлетворении своей похоти. Я буду трахать тебя, пока у меня вставать не перестанет. - А, - выдал Риптайд, чувствуя, как засосало под ложечкой и похолодело под сердце. Но отступать он не привык. - Хорошо.
Отец одобрил музыку, что слушаю. Точнее Fever Ray и Kryptic Minds. Забавно, такое ему понятнее и ближе, чем рок, который обычно доносился из моих колонок. А так даже сказал, что интересно звучит, впервые на моей памяти.
Первый раз он умирает от предательства. Эмма выходит из комнаты. Азазель равнодушно смотрит в окно. Синяя сука скалится ему в лицо, пока железные прутья впиваются в горло. Ты нас подставил, - говорит Магнето, у него тусклый, усталый голос и слишком яркие, безумные глаза, - этого больше не повторится. Риптайду смешно до чертиков, до черноты в глазах, до ужаса смешно. Он точно знает, что ничего не делал, подтвердить его алиби могут бутылка текилы и Эмма, но бутылку текилы никто не станет слушать, а Эмма... Эту мысль он не успевает додумать до конца, захлебываясь смехом, и страхом, и криком и хватаясь за горло, и просыпаясь. Второй раз он умирает от скуки. Поэтому вызывает Азазеля на дуэль, а когда тот не соглашается - бьет первым, хлестко, наотмашь, через весь зал. Потом он летит, земля стремительно приближается, Риптайд орет от восторга, и надеется, что в этот раз Азазель подхватит его еще ближе к земле, чем в прошлый. Третий раз он умирает от страха. Ветер больше не подчиняется Риптайду. От напряжения звенит в ушах, болят виски, сводит руки, но штора даже не шевельнулась. Это конец, говорит он. Это конец. Это конец. Из коридора доносятся отрывистые выкрики, топот десятков ног, протяжный крик, автоматная очередь. Второй этаж, думает Риптайд - это ведь не высоко. Но дверь открывается раньше, чем он набирается смелости. Не стре... - говорит Риптайд, поднимая руки. Четвертый раз он умирает за компанию. Я тебя предупреждал, говорит Азазель. Ебал я твоих ангелов, говорит Риптайд, и раскручивает смерч, и становится смерчем, и летит на десятки закованных в доспехи, будто сошедших с подмостков аматорского театра сумасшедшего дома уродов. Потом смерч становится огненным, но так Риптайду нравится даже больше, и двоих он успевает прихватить с собой. Пятый раз он умирает от холода. Сделай с этим что-нибудь, говорит он. Сделай, или... Теплая, шершавая пика оказывается у его лица раньше, чем Риптайд успевает договорить. Он трется о нее щекой. Рук он тоже не чувствует. Воняет дерьмом и горелым мясом. Пика медленно спускается к горлу и нажимает - легко, нежно. И наконец становится тепло. Шестой раз он умирает случайно. Азазель демонстрировал свежезаточенный нож. Риптайду отчаянно хотелось трахаться, и он дернулся невовремя. Так просто, удивленно шепчет он, сплевывая кровь. Так просто... Седьмой раз он умирает последним. Он бредет по пустой дороге, мокрые волосы падают на лицо. Он думает о том, что похмелье среди ночи - это, пожалуй, перебор. Он пытается вспомнить, когда последний раз принимал душ. У него достаточно денег, чтобы выкупить всю чертову Миссисипи, у него достаточно свободы, чтобы не просыхать до конца света, у него отличное настроение, жизнь, мать ее, так хороша. Ее, правда, немного порят слишком яркие фары, и слишком громкий визг тормозов. Восьмой раз он умирает от счастья. Оно достается всем даром, ослепляет и выжигает сетчатку раньше, чем Азазель успевает их телепортировать. Девятый раз он просыпается раньше, чем успевает умереть, и лежит с открытыми глазами, напряженно вслушиваясь в тихие, смутно различимые голоса. Потом на лоб опускается теплая рука. - Этот последний, - хрипит Риптайд, он горит, ему холодно, его трясет. - Tiho, - говорит Азазель. - Спи. - Мне нельзя, - хрипит Риптайд. - Ты не понимаешь. Нельзя спать. Осталась последняя. Не уходи. Не давай... Азазель что-то говорит. Эмма что-то говорит. Магнето что-то говорит. Он сам - говорит не затыкаясь, то и дело переходя на испанский, путая слова, жадно глотая воду. Небо за окном сереет. Веки тяжелеют, в глаза будто насыпали песка с того самого острова, где они оставили гнить Шоу. - Он зовет меня, - шепчет Риптайд. - Пусти. Но руку сжимают так крепко, что пальцы хрустят.
В универе на Шрифте надо написать цитату откуда-нибудь. Я вот решил написать цитату из сонета Шекспира. Теперь думаю из какого. Забавно то, что решил не из песни взять строку или книги, а вдруг Шекспира.
Пока шел домой понял, что моя шляпа шикарный зонт. Заметил, что на меня странно смотрят дети на улицах, обычно все с каким-то быстропротекающим любопытством, а некоторые (в основном девочки) долго смотрят, рассматривают, и все в лицо пытаются заглянуть. Интересно.
Знаете, мне на самом деле люто страшно. Я сегодня час не мог заснуть, а когда казалось, что заснул просто падал в черную дыру и возвращался снова.Так час промаялся. Это вообще ни разу не клево, ибо у меня никогда не было проблем со сном, и тем более с засыпанием.
Я все свалю в один пост. С этой песней упорно ассоциируется с Эммой. И даже с пейрингом Шоу/Эмма.
Просек я это не сразу, вообще песня ассоциируется с прекрасной ночью в гей-клубе.
- Точно поможет, - сказал Азазель и уложил на лоб Риптайда жабу – брюшком вниз, в позу звезды. - Мертвая? – сипло спросил Риптайд, косясь на свисающую над бровью лапку. - Только оглушил ее. Животных я не убиваю, - ответил Азазель, доставая кочан капусты. - У Эммы были какие-то антибиотики… - Что эти бабы понимают! – Азазель махнул рукой. – Как лечить простуду, я знаю лучше! - Он оторвал лист капусты. – Сначала подержишь капусту на языке, потом подышишь хреном, после обмажу тебя луком, выпьешь отвара из чеснока, а сосновые шишки… «Эмма», - мысленно позвал ее на помощь Риптайд.