Не бечено.
Хорошо бы послушать песню гр. Флер «Сегодня». Название оттуда.
Посвящается Имсу.
Ты прости, дорогой, это даже не фанфик.
Это типа рассказ. Короткий и бредовый.
К тому же фэм-слэш.
Прости за это. Но посвящается.
Ты прости, дорогой, это даже не фанфик.
Это типа рассказ. Короткий и бредовый.
К тому же фэм-слэш.
Прости за это. Но посвящается.
Давай разрушим потолок…
читать дальшеВ правом виске начало покалывать и постукивать. Так осведомила меня о своем приходе головная боль. Медленно и словно с наслаждением заливая тягучую чернь в лоб и виски. К тому же в супермаркете сновали люди, гремели корзинами, обсуждая и решая, что купить, в общем, решали свои мелкие бытовые проблемки. Вика зудела над ухом, что-то в очередной раз было не по ней. Она хотела нормальной еды, а я стояла над витриной с пельменями и прочей полуфабрикатной херни. Я старалась ее не слушать, это получалось отлично. Не зря говорили великие про лодку любви и берега быта. Моя и без того хлипкая лодчонка с сухим треском рыбьих костей хряпнулась о лоток с пельменями, модифицированными котлетами и замороженными овощами, которые после жарки превращались в какое-то свое импотентское подобие, теряя вкус, запах и цвет. Вика говорила, что на вкус это отвратительно, а я вообще не чувствовал его. Не только вкус еды. Зато меня начало подташнивать от викиных духов, лаков для ногтей, липких помад, комочков туши. Сейчас она была прекрасна. Но только оболочка. Но утром была лишь фантомом, что просыпалась со мной в одной кровати.
Лодка настойчиво сползала битым стеклом по кафельным берегам, липкому линолеуму. Она не любила мыть полы, а я их просто не мыла. Вскоре линолеум стал липким, как и ее намазанные блеском губы, она тянулась поцеловаться, как золотая рыбка вытягивает губенки словно пробуя на вкус, стекло аквариума изнутри. Я тупо сбегала. Лодка жалостливо и на прощание тренькнула между пальцев в связке моих ключей.
Пора уходить.
Так за каким же чертом я стою в этом шумном супермаркете и пятый раз пытаюсь проследить глазами слова после «Состава». Вика бормочет. Потом хватает меня за руку.
- Жень, смотри.
Я подняла глаза от соседствующих в другом отсеке куриных трупов по удивительно низким ценам. Меня почему то передернуло.
- Это же Наташа, - Вика явно махнула ей рукой.
Я заправила прядь за ухо, все в надежде найти колесико за ухом с надписью «Volume», чтобы убавить звук, но все не находила.
Но эта некая Наташа уже подошла. Да не одна, а в сопровождении унылого молодого человека, который блекло, смотрел в одну точку. В ее корзинке лежала аналогичная пачка пельменей, что и у меня в руках. Я с чего-то вдруг развеселилась. Я ее помнила откуда-то, какая-то давняя подружка Вики, на каком-то концерте мы с ней даже под что-то прыгали. Но все расползалось, воспоминания ускользали, словно они хорошо выпили, только вот лицо осталось. Я ее помнила, это факт.
Вика приветственно потыкала пальцами в нас, типа знакомя. Унылого парня звали Паша. И он был мальчиком этой Наташи. А я девочкой Вики. Вот такие пирожки получались. В Пашиных глазах впервые за все время мелькнула эмоция и была брезгливая, словно мы с Викой были чем-то мерзким, и ему яростно хотелось отойти от нас подальше и помыться. Но Наташа смотрела спокойно, ее это не пугало и не шокировало.
Мы о чем-то разговорились, о музыке. Голова болела все сильнее. Паша начал тянуть Наташу, она без энтузиазма поддалась его нытью. Вика обещала вечером с ней созвонится. Лишь напоследок я услышала, как за Наташей, словно трещат сломанные доски лодки любви. Она на секунду обернулась на меня, но быстро отвернулась, словно я ей померещилась. Я пожала плечами, но ее запомнила.
К счастью и лично моей радости Наташа пришла без своего тормознутого спутника. Зато с тортом под названием «Рыжий». Торт умилил меня, а ее умилила наша чистая квартира. Пол я мыла не зря.
- Только Вики дома сейчас нет… Она сказала, что ты придешь, но видимо, имела ввиду вечер, - я упорно старалась пригладить торчащие вьющиеся волосы. Наташа улыбнулась.
- Я в основном к тебе пришла…
- О… - только и протянула я, стараясь не набросится на нее, с идиотским «Правда ко мне?», - Тогда пошли чай пить.
- Пошли, - она кивнула, солнце бликом пробежалось по ее очкам.
И я заметила, что у нее тоже растрепанные волосы. Словно она проснулась, что-то осознала и, купив торт, пришла сюда. Но и не была здесь нежданным гостем…
Какая-то задняя мысль ее ждала.
Дождалась.
Торт от греха подальше переставили повыше, на тумбочку. Ибо «грех» в лице моей кошки, все норовил засунуть то нос, то лапу в торт. И его изолировали из зоны действия кошки.
Кружки дымились. В окно било солнце, не спасали легкие шторы, три часа дня. Кошка лезет в торт, медленно стынет чай, Наташа обнимает викину гитару. Она не умеет играть, да и я тоже. Но ей нравится сидеть с ней вот так.
Она потянулась за вторым куском и нечайно смахнула с тумбочки часы. Самые простые, противно пиликающий китайский будильник. Тихо ойкнула, и подняла разлетевшиеся в дребезги куски пластмассы. Время встало. Мы застряли в безвременье.
Она смотрит виновато. А я сгребла временные останки и выбросила в мусорку. Очень хотелось бы скинуть их с балкона, но я пожалела растущие внизу кусты сирени.
Потом вернулась к Наташе и стерла с ее лица вместе с кремом от торта виноватое выражение.
Кошка притихла, свернувшись белым клубком на краю кровати. Наташа сделала глоток и улеглась на пол. Я легла рядом, чуть дуло, но до Наташи доставать не должно было. Мы смотрели на расчерченный тенями от занавесок, изученный мной до всех трещинок и выбоин, неровностей краски потолок. Для нее новый.
- Давай разрушим потолок… - Наташа тренькнула струной.
- И будем видеть бездну звезд…
В глубине сумки звякнула наташина трубка. Назойливо. Она подползла к ней и ответила. Я не прислушивалась. Смотрела в потолок, но звезд на ней не было.
Я даже не оглянулась на нее. Ей нужно было уходить.
Лампочка в прихожей отдала богу душу и Наташа искала свои кроссовки в почти полной темноте. А когда нашла и одела, положила руку мне на плечо и пообещала, что мы еще увидимся. Коснулась почти невесомо лица пальцами и вышла на гулкую лестницу.
А мне хотелось стать бабочкой, цепляться смешными хитиновыми лапками за ее волосы.
Вика спешно искала наши часы. Я сказала, что выкинула их. Она матюгнулась и наступила на кошку, та возмущенно мяукала. Я меланхолично жевала мятный Орбит и вырезала и из серебристого фантика от конфеты кривую звезду. Маникюрными ножницами ровно не выходило. А потом залезла на диван и прилепила на этот самый Орбит конфетную звезду прямо на потолок. На меня сыпалась хлипкая побелка.
Вика хлопала дверьми, я сидела посреди комнаты и смотрела на звезду, я волновалась, что она может отвалиться вместе с лохмотьями краски, так сильно Вика хлопала. И что-то орала. Что я мелкая дура, что не ценю ее, что я отморозок и прочее, прочее… Кошка приползла ко мне, в надежде спасти свой хвост от дверей.
Я взяла телефон, пробежалась пальцами по клавишам.
- Привет, Женя…
- Поехали смотреть на звезды? – я оборвала ее приветствие.
Наташа молчит, дышит в трубку. Щелкает что-то внутри. Кошка запускает ногти мне в ногу, сжимаю зубы.
- Хорошо, - тихо, но уверенно.
Лампочка на дачном крыльце погасла. Перегорела. Открыв нам огромный небосвод, искрящийся звездами. Наташа сжимала мою руку. Романтично, сказала бы я раньше, глупо. Но сейчас так правильно. И нужно.
- Знаешь, я совсем не умею готовить.
- Пельмени – величайшее открытие человечества… - я почесала нос, - А я вот совершенно не умею о чем-то долго говорить, поддерживать разговор…
- Значит, будем молчать.
Да, верно. Просто молчать. А если нужно что-то сказать – сказать.
Это нам не объяснить. Мы еще не знаем, как это объяснить. Не Вике, не Паше, не себе.
Завтра все может провалиться с треском. Разбиться. Может через неделю, год или десять лет.
Но сегодня не кончится никогда.